Эстер Фишберг...................................Моя жизнь
Эстер Бенционовна Фишберг
Моя жизнь
Мне сейчас 84 года, перенесла Флециалис, в результате чего правый глаз почти закрыт глаукомой уже более 10 лет. Мое зрение очень слабое. Несмотря на это хочу сейчас взяться за перо и написать правдивую автобиографию, чтобы оставить её на память моим детям, внукам и правукам.
Эстер.
МССР, г.Кишинёв, 1980 год
Сейчас я себе задаю вопрос, разрешить ли себе написать короткое обозрение долгого, тяжёлого жизненного пути, моей жизненной автобиографии. Рассказ не легендарный, всё достоверно о том, что человек способен пережить. В моём мозгу врзникает множиство эпизодов моей жизни, которыми он заполнен, начиная с 7-летнего возраста.
Существует легенда, поверье, что если ребёнок родился на свет в оболочке матери, тогда ребёнок родился счастливым и ему сопутствует счастье всю жизнь, а если ребёнок рождается без оболочки, то судьба даёт ему силы перенести все невзгоды жизни, перенести всё, чем заполнена жизнь в полном её обьёме. Тогда можно сказать, что человек героически боролся в его длинном жизненном пути, который ведёт к берегу его жизненного моря. К берегу, который для всех одинаков, будь он беден или богат.
Мой отец, да будет ему земля пухом, был благославлён богом всем необходимым для красивой и хорошей жизни. Судьба наделила его многоми способностями, которые помогали ему ещё в той, старой жизни при царской России; например знание русского языка. Когда надо было написать прошению царю, обращались к моему отцу, к Бенциону Фаерману, и он своим красивым круглым почерком излагал суть просьбы, за что его очень уважали в нашем местечке Вертюжаны, что в бывшем Сорокском уезде на горе у Днестра.
Наше материальное положение было очень тяжёлым. Нас было пять маленьких детей, так что оказать помощь семье мы ещё не могли. Видя волнение и переживание моей матери Рахель, мы её сердечно обнимали и просили её не переживать за нас, старались поддерживать её. Вот мы подрастём и облегчим своим трудом семейное положение. Горячие слёзы лились из её слёз, да и мы заодно с ней плакали.
Мой покойный отец, несмотря на то, что не всегда дома был кусок хлеба, был счастлив, когда в местечко привозили газеты на еврейском языке. Его глаза сияли радостью, когда он покупал за три копейки Одесскую «Наша жизнь» или Варшавскую газету «Этот момент» и прибегал домой поделиться с нами новостями большого мира. Мы слагая буквы, начинали постигать азы знания, а остальное знание было его собственное знание; конечно не высшее и да неполное начальное.
Свою единственную дочь, т. е.меня он конечно не хотел отдать в начальную русскую школу. Говорил: «Моя Эстерка, моя единственная дочь, должна вырасти достойной дочерью своего народа, она должна учиться в еврейской школе». Он написал мне русский алфавит и я постепенно самостоятельно научилась читать и писать по русски. К восьми годам отец отдал меня учиться в хедер, еврейскую начальную школу, где преподавал Аарон Кряч. В основном в этом хедере были мальчики и я среди них. Лучшая похвалой для моего отца было услышать о ребе, что его Эстерка числится лучшей среди учеников. Учили мы пятекнижие и талмуд. Мне это удавалось. В 9 лет у появились понятия о хорошем и плохом, стала понимать невзгоды и нужды нашей семьи. Начала думать как можно помочь нашей большой семье.
И вот у меня созрел план пойти к Элику Мазур и проситься на работу на его плантации табака, которая находилась на горе, недалеко от местечка. На второй день после моей просьбы я уже работала на табачном поле, где собирали табак, спелые жёлтые листья. Моей радости не было границ, мне стало светлее и веселее от сознания, что я ребёнок в 9 лет уже работаю, что приношу пользу, могу кое-что заработать и помочь моей бедной семье, приобрести себе юпочку, как у моей подружки. Собирала полный воз табачных листьев и плохонькая лошадёнка отвозила листья в сарай, где были шворы для сушки табака. В день были 3 таких рейса, от непревычки болели спина и руки, но эта боль не могла затмить радость и гордость рабочего человека.
Моя преданная дорогая мама Рахиль приносила мне кушать на поле. Четыре сливы, маленький кусок арбуза и небольшой кусок хлеба. Несмотря на то, что руки у меня были горькие от табака, мамин обед был сладким, сладким. С каким аппетитом я его ела! По сегодняшний день, в свои 84 года, не могу забыть вкус этих обедов на чистом воздухе, на поле. Мне кажется, что они мне дали силы перенести все тяготы долгой жизни.
В день я нанизывала 30 швар табачных листов, каждая длиной в 3 метра. Сидя за работой, я представляла себе ту радость в нашем доме, когда я принесу мой детский заработок. Я мечтала, что буду долго работать и детское воображение рисовало разные сцены моего будущего. Но вот мои радушные планы рухнули и превратились в горе. Со мной случилось несчастье. Сидя на мокрой земле, нанизывая табак, я сильно простудилась, и у меня начал развиваться ревматизм. В течении 2-х леи я сильно страдала от болей в ногах.
Мне исполнилось 10 лет. Я всё придумывала, вынашивала планы, чем помочь семье. В один день я заявила своему отцу о том, что я знаю 3 языка: идыш, иврит и русский и начинаю подыскивать детей, которым могла передать свои знания. До 14 лет я имела пару учениц, но оплата была маленькая. Платили мне с большим уважением. Это был почётный заработок; моя семья, особенно мама, очень гордилась этим заработком. В 14-летнем возрасте, в 1910 году, стало понятно, что мои случайные заработки, не обеспечат мою жизнь, нужно приобретать профессию. Я решила поступить ученицей к нашему соседу, портному Эршелу, выучиться на дамскую портниху. Эршел мой план одобрил и я, с божей помощью, безгранично счастливая, начала осваивать профессию портнихи. Жизнь продолжалась.
Хозяин, портной Эршел, хвалил меня за работу и особенно за то, что я убирала после работы. После года бесплатной работы, я была зачислена швеёй с окладом 2 серебрянных рубля за год. Работала с удовольствием и с благодарностью, в ожидании счастливого часа получить заработок за год и отнести его родителям. Наконец наступил этот час и вместе с ним рухнули мои планы получить 2 серебрянных рубля. Хозяин-портной Эршел сказал своей супруге, казначею дома, что пора выплатить девочке 2 рубля, но она решила, что хватит и 150 копеек. Уговоры не помогли, договор был грубо нарушен и я с горячими слезами и большой обидой ушла домой только с 150 копейками. Я проплакала всю ночь, несмотря на утушения родителей. Они больше не разрешили мне вернуться на работу. Я осталась дома, как все девочки моего возраста нашего местечка. Занималась домашней работой, много читала. Но всё это не могло помрчь моей семье.
В субботу вертюжанцы выходили на гулянье в любимый ими «Райский лес». Отдохнуть, встретиться с людьми, подышать чистым воздухом , наполненным ароматом леса и степей, примыкающих к Днестру. На одном таком гулянии меня встретила Бела Кац, да будет ей земля пухом, и пригласила меня к ней на работу. Она считалась в местечке самой лучшей портнихой. У неё я поработала лето и заработала целый рубль серебром. Какая радость у меня и дома. Мать идёт со мной в магазин, покупает на платье материал и продукты в дом. В доме становится празднично, так пролетают года.
Мне стукнуло 18 лет, самые лучшие годы в жизни девочки, годы любви игрёз, годы больших ожиданий. Начинается новый этап жизни. В дом стали захаживать друзья, молодые парни, с разрешением моего отца проводить свободное время, т.е. читать совместно интересные книги-романы, наших лучших писателей. Все прочитанные книги мы обсуждали, спорили о прочитанном, о характерах героев. Мой отец Бенцион после ухода моих друзей говорил «доченька, дружить и уделять внимание нужно одному другу, ведь тебе уже 18 лет, и его посещения нашего дома должны быть с серьёзными намерениями». С тех пор я стала уделять внимание одному парню Авраму Притману, да будет земля ему пухом. Каждый вечер мы прогуливались по улицам Вертюжан, обсуждая разные темы. В один из вечеров он мне рассказал, что записался в молодёжную организацию «А халуц» и скоро должен уехать строить страну. Это был 1914 год. Он просил меня разрешения зайти к моим родителям, получить согласия уехать вместе с ним и быть его вечной подругой жизни. Должна прзнаться, что его предложение меня сильно взволновало. С одной стороны он мне нравился, ас другой стороны, я не могла себе представить разлуку с моими любимыми родителями, тем более что я единственная девочка в семье. Я запретила ему говорить об этом моим родителям и пообещала, что может быть сама расскажу им об этом. Долго я не могла молчать. В тот же вечер рассказала всё родителям. Они с волнением выслушали, затем отец с дрожью меня обхватил и сказал «Эстерка! Ты наша единственная дочь, наша любовь и надежда.Больше мы не разрешаем тебе встречаться с ним». Об отьезде речи не могло быть. Так я проводила моего лучшего друга со слезами на глазах.
Когда мне исполнилось 22 года, приехал домой, т.е. в Вертюжаны молодой парень Идел Фишберг, мой будующий муж, да будет земля ему пухом, очень приличный, развитый парень. Он работал в Кишинёве, старшим приказчиком, у Шабсе Пагис. В один день мать иоей подруги предложила мне стать его невесткой, так я ему понравилась. Мои родители дали согласие и вскоре я вышла за него замуж. Замужество создало для меня новые проблемы. Мы с покойным мужем начали строить планы, чем заняться, как обеспечить нашу совместную жизнь. Учитывая некоторый опыт мужа на прежнем месте, на семейном совете решили открыть свой небольшой магазин обуви и галантереи. Конечно, у нас не было никаких средств для такого гешефта, наши родители были просо бедными для этого. Первый товар был получен под векселя. Вели коммерцию с переменным успехом, нона жизнь хватало. А чтобы отложить сбережения и речи не могло быть. Ездили на ярмарки с нашими товарами в ближайшие районы, держали открытым магазин от света до темна и еле сводили концы с концами. Платить по векселям в срок давалась каждый раз всё тяжелее, срок оплаты надвигался с быстротой света и мы как правило не были готовы и поэтому выискивали новые деньги в долг.
Подрос старший сын Хаим. Когда ему стукнуло 13, стал помогать нам в работе по магазину. Тут надо сказать, что крестьяне нашей округи любили делать у нас покупки, потому что мы их обслуживали с большим уважением, давали им возможность сделать покупку в кредит, а зимой принимали во второй комнате, рядом с магазином, где угощали горячим чаем. Несмотря на всё это, дефицит в товаре и деньгах стал чуствоваться всё больше и больше. Семья увеличилась до трёх детей, расходы всё возрастали. До сих пор помню случай, который оставил глубокий след в моём сердце. Была тяжёлая зима, большие морозы. И вот мой старший сын Хаим уехал во Флорешты на ярмарку с товаром. В пути разбушевалась сильная вьюга, снегопад и только на 4-ый день мы узнали, что он с извозчиком каким-то образом добрался до села Воронкау и там переждали вьюгу. Я не должна рассказывать, что тогда чуствовало материнское чуство, ведь многие тогда замерзали и погибали на дорогах. Но вексели давили, давили своими сроками. Боязнь банкротства заставляла пустить мальчика на ярмарку в непагоду.
Так в заботах росли дети: два сына Хаим и Борис и доченька Фаня. Уменя была ещё одна девочка Нёма, но она умерла в 2 годика. Невольно в памяти возникают тяжёлые моменты, как например канун пасхи, нашей и хрестьянской. Во всех магазинах в местечке завозится товар, открывается большая предпраздничная Ярмарка. Все торговые точки готовятся как больше реализовать товар, ведь такой оборот бывает раз в году с доходом, который порой может обеспечить жизнь на целый год. И вдруг приезжает из Кишинёва поставщик обуви нашего магазина и, за неуплату вовремя векселей, опечатал ящики с товаром, снятые со стеллажей. Для нас это была настоящая трагедия, не гововя уже о престиже магазина. Заходят знакомые покупатели, а мы ничего не можем им предложить и понятное дело, что они тут же уходят напротив в такие же магазины. Можете себе представить настроение в нашем доме, конкуренты ликуют, а у нас дома нечем праздновать.
Вот вам бизнес, вот вам торговля. Сколько раз мы с мужем проклинали эту торговлю, но другого источника жизни для нас, людей без специальности, в королевской Румынии не было. Глядя на эти картины коммерческой деятельности, наш младший сын Борис, впечатлительный мальчик, говорил, что никогда не будет заниматься этим делом.
Это был канун 1940 года. В нашем местечке был единственный радиоприёмник у Вэлва Плитмана. Мой покойный муж заходил к нему слушать новости, которые происходили в мире. И вот он принёс радостную весть, которая сделала нас счастливыми и свободными от проклятой торговли, вечных долгов и векселей, весть о том, что королевская Румыния, по настойчивому требованию Советского Союза, возвращает России оккупированную Бессарабию. Не могу передать эту радость избавления от румынских бояр и антисеммитов, мечта наша сбылась. Ликовало местечко. Из угла в гол, ждали каждый день, чтоб через Днестр прибыли освободители, солдаты Советской Армии.
1941 год, первый год войны. Я себе представляла, что такое война, но таких кошмаров и ужасов, что пережила наша семья, и представить себе не могла. На третий день войны мы собрали наши пожитки и переправились через Днестр: я, мой муж, Борис и Фанечка, старший сын Хаим в первые дни войны был мобилизован в Армию. Идёт сумбурная лодочная переправа, а мои горячие слёзы пополняют воды Днестра от разлуки с сыном. Мы направились в Каменку, откуда должны были эвакуироваться в глубь страны. По дороге моя мать Рахель, сарая набожная женщина, стала требовать вернуть её обратно в Вертюжаны, доказывая нам , что её не могут убить, также как и всех стариков, которые там остались. Соображения её были очень простыми – за всю свою жизнь она и муху не обидела, бога не гневила, не за что её убивать; хочу умирать на своей кровати, у себя дома, а не на чужбине. Как сейчас помню эту чёрную страшную ночь, лил сильный ливень, гроза, как мой муж переправил её ночью, обратно через Днестр в Вертюжаны, в свой дом. А утром мы с небольшим багажом сели на подводу, чтобы ехать дальше к железнодорожной станции и вдруг мы поняли, что все дороги перекрыты, кругом уже немцы. Куда деться? Куда свернуть?
Я вспомнила, что когда-то в селе Мястновка (Крыжапольского района Виницкой
области) жили наши дальние родственники. Мы повернули туда и, к нашему счастью, мы нашли их там, не успевших эвакуироваться стариков. Они нас тепло приняли, дали нам комнату и мы стали жить беженцами. Хочу сейчас ещё раз поблагодарить евреев из Мястновки, которые делились с нами, с беженцами из Бессарабии, последними запасами пищи. Эти люди заслуживают, чтоб о них книги писали!
В Мястковке на нас стали распространяться гитлеровские драконовские законы. Так как Мястковка состояла из смешанного населения по национальному составу, нас, евреев, переселили всех в одну сторону села по 3-4 семьи в доме, окружили колючей проволкой и мы стали жить в еврейском гетто. Мы были обьязаны носить жёлтую шестиконечную звезду спереди и сзади; за невыполнение приказа – избиение, расстрел.
Первые дни я сдочкой Фанечкой вязали шерстянные руковицы, что обеспечивало нам минимум продуктов для пропитания, однако эта работа вскоре закончилась.
Вещи, которые мы захватили из дома, мы выменяли на продукты у украинцев, за моё хорошее каракулевое пальто получила 10 кг. Муки, и так далее. Обмен был грабёжный, но надо было питаться и выжить.
Община нашего гетто решила учредить ночную охрану гетто, потому что были случаи, когда ночью подбрасывали оружие, что приводило к разным экзекуциям, убийствам и расстрелам. Мой младший сын Борис, зная наше материальное положение, нанялся в свои 16 лет, нанялся сторожить ночью гетто за 4 марки в ночь. А ночи зимние были холодные, морозы достигали до 30 градусов, да и одежда была на нём неважная, так что к утру он совсем замерзал, но сознание, что утром в доме будет что есть, его подогревало. Его ботинки примерзали к ногам после ночи, и так он ночевал на улице не одну, а много ночей. Моё материнское сердце разрывалось на куски. Я видела, что такой тяжёлый доход, просто погубит его и тогда я одолжила у знакомых 500 марок, купила на базаре немецкие одеяла, шила из них брюки и продавала на базаре. Наше гетто находилось в Транснистрии в ведении румын. Чтобы выжить, община собирала у кого остались золотые вещи и относила им. За это румыны разрешали один раз в неделю выходить из гетто на базар. Это называемая жизнь была нарушена.
Прибыл приказ немецкого командования отправить всех нас беженцев из Бессарабии в лагеря смерти. Ночью в феврале месяце 1942 года, в мороз 30 градусов, нас выгоняют из дома, еле одетых, собирают в костёле Мястновки, как селёдку в бочке. Плач,крики детей, стариков, больных. Для отправки в лагеря смерти была и вся моя семья: я, мой покойный муж, сын Борис и дочка Фанечка, а ей ещё не было 10 лет. Утром под конвоем полицейские румыны отправили, вернее погнали в район Крыжополь, километров 15 от Мястновки, там загнали в бывшую еврейскую школу без крыши, окон и дверей по 50 человек в комнату. Мороз всё крепчал, ужасная была зима, люди кричали, плакали, умирали и ждали дальнейших шагов ближе к смерти. Я как могла успокоила детей, а мой муж покойный совсем растерялся. Я сказала им, что не может быть, чтобы после суток мучений и голода нас выгнали из школы и убили. Не знаю кто за нас побеспокоился, что произошло, какой акгел небесный взял нас под свои крылья. К нам подошёл майор-румын и сказал: «Вы, заслуживаете смерти, вас надо погнать в лагеря смерти, но так как вы цивилизованные люди, разрешаем вам вернуться в гетто. В Мястновку. Всё равно там подохните».
Не знаю откуда взялись силы, но обратный трагический поход в так называемый дом-гетто вылился в кросс радости. Люд вязли в снег по пояс, эти 15 километров прошли за 8 часов. Обессиленные, бывшие кандидаты в смертники, голодные, оборванные, тянулись от смерти к новым тяжёлым мучениям, которые длились до марта месяца 1944 года. Чтобы описать что мы пережили в гетто, нужно не одну книгу написать, так как я уже стара и слаба здоровьем, да и зрение после перенесённого флециалиса и с 10-летней глаукомой, слабое, писать не в состоянии.
В марте месяце 1944 года мы были освобождены Советской Армией. Можете себе представить нашу радость. Мой младший сын Борис не дожидаясь мобилизации трижды ходил проситься добровольцем на фронт, отомстить проклятым фашистам за наши мучения и жеотвы нашей семьи, а их было не мало. Снова разлука ср вторым сыном. Он очень рад, утешает меня, поёт мне песни, чтоб меня успокоить, но я ведь мать и знаю, что такое фронт. Провожала я его с моим мужем и Фанечкой. И так оба сына на войне, можете представить моё состояние. Продолжаю жить в Мястновке, в ожидании весточек от детей, ведь о старшем сыне Хаиме мы ничего не знаем вот уже 3 года. Мы ждали освобождения нашего местечка Вертюжаны, чтоб могли вернуться домой.
И вот наступил долгожданный час, которого мы ждали почти 3 года. Мы снова дома, я бегу к нашему дому, стены разбиты, окон и дверей нет, местечко разбито. На улице румыны мастовую сделали из еврейских памятников, разрушая могилы, видны надписи и имена умерших. Я должна сказать, что во время войны в Вертюжанах тоже было гетто, но гетто где погибли от голода и мучений тысячи и тысячи людей. Вы можете себе представить, что сделали эти звери с Вертюжанами. Дом моих родителей, где я росла, больше не увидела. Мою святую мать, как и других стариков, морили голодом 10 дней в глубоком подвале, а потом убили. И вотя дома, картина ужасная, но надо жить, надо восоздавать себе очаг. В одной комнате нашего дома кусок потолка и кусочек пола. Я всё плачу и плачу, мой муж меня всячески успокаивает, а я не могу успокоиться. Где мы будем жить? Председатель сельсоветаповела нас к школе, там мы выбрали пару окон и дверей и стали закрывать одну комнату, чтобы иметь где жить..
Моему покойному мужу тут же предложили работу в ркмкомбинате и мы начали жить совместно с другими , которые стали возвращаться и восстанавливать местечко. Сельсовет нам выделил один гектар земли и мы стали его обрабатывать. Какая радость работать на земле в мирное время, наслаждаться запахом земли. Я попросила соседа Эршела Ройфа его плуг и лошадёнку, чтобы вспахать землю. Началась настоящая жизнь. Я обрабатывала землю с раннего утра до поздна, а за уход благодарная земля, соскучившись по хозяину, сторицей нас обдаривала. Жизнь стала налаживаться. Сняла урожай кукурузы и семечек, взвалила на спину 25 килограммовый мешок с семечками, потащила к маслобойке Суслика и вот получила вкусное подсолнечное масло, притащила на мельницу зерно кукурузы и получила кукурузную муку. Излишки муки и масла везу в Кишинёв на Ильинский базар, чтобы помочь моему старшему сыну, который благополучно вернулся с войны и поселился в Кишинёве.
В 1948 году в феврале вернулся домой мой младший сын из Армии, прошёл боями почти всю Европу. Побыл дома пару дней и уехал к брату в Кишинёв устраиваться. Моя Фанечка окончила школу и также уехала в Кишинёв учиться в пединституте на факультете английского языка. Казалось всё начало, слава богу, налаживаться, всё идёт хорошо. Ждали Фанечку на каникулы домой в Ветюжаны в 1949 году, но этой всрече суждено было случиться только спустя два мучительных года. Дело в том, что по приказу Берия в Молдавии была организована, так называемая чистка, то есть высылка людей на Дальний Восток. По ошибке и доносу двух человек наша семья: я и мой покойный муж были записаны в списки для высылений из родного места, где я родилась, где родился мой отец и мой дед – один из основателей местечка. Несмотря на то, что мой старший сын был на фронте с первых дней войны, а младший добровольно ушёл на фронт, преступление состоялось. Нас южан, местечковых бедных евреев, переживших тяготы капиталистической жизни, переживших немецкое гетто, выслали на Дальний Восток в село Мухина на Зее. Ночью нас подняли из нашего еле восстановленного Вертюжанского дома и отправили на станцию Флорешты, где нас ждал состав из 7 вагонов для скота, куда нас и поместили. Пересказать эту трагедию разлуки людей с семьями, людей не виновных, в мирное время, у меня нету сил. Об этом немало написано.
После 3-х недель пребывания в вагонах для заключённых без права общения по дороге с населением, без права сообщения детям о нас, нас выгрузили на ст. Мухина и оттуда отправили в глубь тайги в колхоз села Сироколь. Представте себе на минуточку наше переживание, нашу боль от разлуки с детьми и главное – неизвестность. В чём наше преступление? За что?
Нам выделили жильё. Всех, так называемых преступников, отправили на работу. Запомнился такой случай: моему мужу дали сани и пару волов, чтобы он поехал в лес привести дрова; на улице пурга, высокий снег, 40 градусов мороза. Мой муж представления не имел как обращаться с волами, куда ехать, как это всё осуществить. На его счастье, комендант узнал об этом, послал людей за ним и его вернули; ведь он несомненно бы погиб, так как успел уже перевернуться в яму с санями. На второй день, кода комендант узнал что мой муж грамотный, он предложил ему работать в колхозном магазине, так как там был большой хаос. Он взялся за работу, навёл порядок и все ему были благодарны.
Меня отправили работать няней в детясли. Я приложила все силы, чтобы запущенных маленьких детей привести в хорошее состояние, не жалела сил и благодарность матерей не имела границ. В пять утра уже мыла полы, топила печи, готовила им вкусные каши и имела удолетворение, что я делаю полезную работу.
Работой моего мужа были очень довольны, так как вскоре комендант перевёл его в район Кухтерин Луг, где был большой магазин, в котором мой муж тоже навёл соответствующий порядок. Мы стали пользоваться большим уважением за честный труд и люди никак не могли понять за что нас выслали из родного дома на расстояние свыше 12000км. В Кухтэрин Луг меня зачислили уборщицей магазина, в котором работал мой муж. Я вставала рано утром, натапливала печь в магазине и мыла полы, чтобы соблюдать чистоту. Нам выделили огород, который обеспечивал нас кортофелем и другими продуктами на зиму. Появились излишки от выращенного урожая, продавала их на базаре и на вырученные деньги посылала посылки моей дочери в Кишинёв, которая жила на квартире с братом Борисом. Обрабатывать огород сильно мешала обильная мошкара, руки кусали в кровь очень болезненно, потом меня научили разводить костёр, чтобы дым разгонял мошкару. Я купила в колхозе маленьких цыплят, стала их кормить. Таким образом у меня были всё время куры и свежие яички. Жизнь налаживалась, но что она стоит, если ты всё время оторван от родной земли, от детей и родственников. И не знаешь за что и на сколько? А сколько ещё слёз предстоит пролить, пока увидим детей!
В 1951 году мы получили письмо от детей, что Фанечка с её мужем Шурой решили по окончании Фанечкиной учёбы приехать к нам на Дальний Восток, чтоб мы были не одни. Какая радость была у нас дома. Мы начали готовиться к встрече. Мой муж переговорил с директором школы в Шимановске, тот обрадовался такой перспективе приобрести учителя английского языка. Мужа тоже перевезли на работу в Шималовск. Так мы стали жить с детьми в одном доме.
Мой младший сын, Борис, никак не мог смириться с несправедливостью, незаконостью нашей высылки. Он ездил в Москву в КГБ, добивался нашего освобождения, писал командующему своего фронта, не молчал ни одного дня. Смотрю в окно в Шималовске, что доченька Фанечка бежит домой, что-то держит в руке. Вскочила и начала меня целовать: «Мама! Есть телеграмма от Бориса! Вас освободили. Вы можете ехать домой». Осознали тяжелейшую ошибку, что нас без всякой вины выселили, принудили жить как виновных в течении почти пяти лет. Наша радость была безгранична. Каждый день, каждый час мы ждали приглашения в комендатуру для вручения документов об освобождении, об отмене ограничения, права вернуться домой, к детям, к родным местам. И вот настал этот день, когда нам вручили документы и настал этот день, когда мы поехали домой. Фанечка с мужем ещё остались, ей нужно было закончить учебный год. Тогда на бывших высланных реабеллитация не распространялась, поэтому мужа никто не хотел принимать на работу, но нашёлся знакомый, который служил на Дальнем Востоке и помог ему устроиться на работу в Вадулуй-Водэ.
Первые месяцы мы жили у сына Бориса. Мой младший брат Мика, да будет ему земля пухом, который помогал моим детям в Кишинёве и нам в ссылке, помог нам приобрести домик. Домик был маленький, аварийный; в последствии в результате осадки почвы, его пришлось оставить. Нам была выплачена страховка и благодаря моему зятю Шуре, мы сумели построить кооператив и вселиться в дом, в котором я сейчас живу. В 1974 году после сердечного приступа и непродолжительной болезни, после 50 лет совместной жизни оставил меня одну мой любимый муж довести до конца начертанный мне богом путь.
Дорогие мои! Чтобы описать в подробности мой тяжёлый жизненный путь не хватило бы и 5 больших томов. Такую цель я перед соой и не ставила, только хотела вкратце рассказать о себе, чтоб в ваших семьях осталась память обо мне, о вашей матери, бабушке и прабабушке, чтоб вам не пришось пережить то, что я пережила. Я хочу, чтоб Ваш жизненный путь был счастливым, светлым, хорошим. Я желаю Вам мира, здоровья, полного благополучия, счастья на Вашем жизненном пути. И простите меня, если мой рассказ причинил Вам боль. Ещё раз желаю Вам счастья.
Ваша мать, бабушка, прабабушка
Эстер Бенционовна Фишберг
г. Кишинёв. 1980 год. март месяц.