Оккупация
Бессарабия, как часть русской империи, пережила медовый месяц русской революции и участвовала во всех преобразорваниях, связанных с низложением старого строя. Революция сбросила оковы столетней монархии. Я называю первые недели и месяцы 1917 года «медовым месяцем», в котором царский режим получил смертельный удар. Суровая действительность революции наступила позже: большевитский переворот, гражданская война, тяжёлые переживания миллионов людей в России. Всё это Бессарабия наблюдала издалека. В 1918 году Румынская армия оккупировала Бессарабию и она перестала быть русской провинцией.
Румыны вошли в Бессарабию как «освободители», но это было одна из страшнейших оккупаций, которую можно себе представить. Провинция находилась свыше ста лет под властью России и абсорбировала много сторон русской жизни, дышала русской культурой и считала себя частью русского народа. Жизнь евреев в сельской местности, в смысле стиля жизни и языка, мало отличалась от жизни молдован, но в городах гражданская жизнь была русской. Кишинёв, столица Бессарабии, был типичным провинциальным русским городом со значительной прослойкой русской интеллегенции. Так называемые «уездные города», как: Бельцы, Сороки, Бендеры, Хотин, Оргеев и другие, по своей культуре и жизненному укладу были русскими. Румыны вошли в Бессрабию в 1918 году с решимостью «румынизировать» провинцию как можно скорее. Эту акцию они начали двумя способами: первый - формирование среднего класса с одинаковыми интересами и воспитанным в патриотическом духе, второй - при помощи террора.
Бессарабия, которая во время войны была относительно далека от театра военных действий, почуствовала на своих плечах ярмо оккупационной армии, освирепшей к местному населению. Самый незначительный румынский чиновник, рядовой солдат, писарь в канцелярии, чуствовал себя всемогучим. Перестали действовать законы, все без исключения, люди оказались под игом произвола оккупационных властей.
Оккупировав Бессарабию, румыны считали «оправданным» установленный ими режим репрессий. Они ведь освободили Бессарабию. По их интерпритации, они вернули себе свою провинцию и имели право делать всё, что им вздумается. Во-вторых, они пришли с миссией навести порядок, которая почти год дышала русской революцией и была напичкана «страшными идеями». Первое время румынской оккупации отличалось массовыми арестами, истезаниями и экзекуцией над большевитскими элементами. Когда румыны вошли в наш край, я находился в уездном городе Сороки и помню, что сразу после вступления в город, они арестовали сотни людей, из которых нескольк десятков были расстреляны на «горе» без суда. Их выдали как участников или политических деятелей во время ревлюции.
Оккупация принесла местечку страшные изменения. Новая власть была очень строгой на всей территории, но в приграничной зоне с Россией буквально буйствовала неслыханной дикостью. В этой зоне каждый начальник отделения жандармов (старший сержант, редко младший офицер) решал вопрос о жизни или смерти многих людей. Каждый пограничник чуствовал себя хозяином. Каждый финансовый агент ругал и кричал на граждан (налогоплательщиков). Вся зона находилась на особом положении. Вечерами было запрещено выходить на улицу. Крестьяне, которые по своему этническому происхождению и по языку, были близки к румынам, с первого момента почуствовали к ним страшную ненависть и называли их не иначе как цыганами. Румыны проводили часто конфискацию зерна и скота и тех, которые прятали своё добро, просто били. Часто слышны были перестрелки. Крестьяне воспренимали заявления оккупантов о любви к своим братьям, как насмешку.
Наступило горькое время. После «медовых месяцев» русской революции, местечко почуствовало себя как в тюрьме. Все надежды на свободу и право развеялись в течении ночи и превратились в настоящий кошмар и боязнь за завтрашний день. Граница на Днестре отрезала большую часть окрестностей, с которыми вертюжанские евреи имели жизненно важные торговые связи. Начался экономический кризис. Кроме этого, первые три года румынской оккупации были неурожайными в Бессарабии. Впервые вертюжанцы почуствовали голод. Оккупационные власти конфисковали большую часть зерновых и платили за них мизерные цены своей девальвированной валютой. Крестьяне считали румын проклятием неба.
Местечко находилось у самой границы. На левом берегу Днестра были видны дороги, ведущие к большой русской территории, где происходило ожесточённое противостояние революции. Было запрещено приближаться к границе. Издалека смотрели в ту сторону, где шла борьба, вошедшая в историю. Прямых вестей о том, что происходило в России, не было. Румынская пропаганда старалась рисовать Россию в чёрных красках. Получалось, что румыны не только освободили этот край, по праву принадлежащий им, но и спасли Бессарабию от большевитского варварства. На самом деле вышло иначе. Даже те слои населения, которые были против новых порядков в России, не верили румынам. Их поведение в оккупированной провинции нельзя было назвать ни спасением, ни освобождением.
Со временем начали привыкать к новой ситуации, твёрдо веря в глубине души, что этот кошмар когда-то закончиться. Никто не верил, что русские без борьбы согласны отдать одну из плодоносных провинций. Люди ходили как в галлюцинации - вот придут русские.
На первых порах румыны не очень были уверенны, что они останутся хозяевами провинции, но положение в России и международная обстановка в целом так подыгрывали им, что они начали чуствовать себя более уверенными. Были проведены мероприятия, в результате которых большие и влиятельные слои населения были привязаны к румынской государственной политике и власти. Эти люди согласились с румынской пропагандой об историческом воссоединении Бессарабии с «великой Румынией», как её начали называть после первой мировой войны. Поднялась часть бессарабских «патриотов», готовых служить новым властям. Крестьянин же, хотел он или нет, вынужден был мирится с новым своим положением, но его ненавись к румынским властям продолжала тлеть в его душе.
Бессарабский еврей, усматривающий себя как часть русского еврейства, был отрезан от духовных центров. Вначале евреи были растеряны, но постепенно стали ориентироваться на собственные силы. Еврейство Бессарабии даже стало резервуаром интеллигенции для единоверцев из старой Румынии, которые в области духовности и культуры, были более отсталыми. Большинсво румынского еврейства в культурном и языковом отношениях было ассимилираванным. Еврейская интеллигенция из бессарабских местечек, со своими глубокими знаниями в идиш, стала в большой мере духовным источником еврейской жизни в Румынии. Одновременно, Румыния, под давлением международных договоров, вынуждена была дать права меньшинствам, в том числе и евреям. Наша молодёжь воспользоваась этим правом и заполнила университетские аудитории в Румыии, вызвав этим известный и страшный «акадкмический антисемитизм», во главе которого стояли Куза и Кодряну.
Позже бессарабские евреи приобрели новый мотив, чтобы помириться с румынской оккупацией и даже быть довольными ею: еврейские погромы в Украине. С «той стороны Днестра» начали поступать страшные известия об убийствах евреев, напоминавшие времена Богдана Хмельницкого. Эти известия подтвердились вскоре массовым бегством тысячи евреев через Днестр в наше местечко, в Бессарабию. В то время, между началом румынской оккупации и трагическим бегством от гибели украинских евреев, мне было 15-18 лет, переходной возраст от детства к юности. События оставили во мне неизгладимое впечатление и чуство протеста против человеческого зла. Вместо того, чтобы радоваться жизнью, я очень быстро стал совершеннолетним под влиянием событий, просходившим вокруг меня. Во мне зародилась мысль уехать из этих мест, где несправедливость человека к человеку стала ежедневной повесткой дня. Меня манили неизвестные дали. Местечко слало для меня, как и для других молодых людей с моим мировозрением, слишком узким.
Но это было не самым страшным событием в жизни местечка. Через 20 лет, во время второй мировой войны, местечко прошло Одиссею, по сравнению с которой первая мировая война и начало румынской оккупации были лёгкой детской забавой.